ВИРТУАЛЬНАЯ ВЫСТАВКА

«ЖИВОПИСЬ – ЭТО НЕ ПРОСТО МОЯ РАБОТА

ЭТО МОЯ ЖИЗНЬ, МОЯ СТРАСТЬ, МОЯ СУДЬБА»

Б.Н. Склярук

(К 85-ЛЕТИЮ ХУДОЖНИКА ЗАСЛУЖЕННОГО ХУДОЖНИКА РФ, ПРОФЕССОРА УЛЬЯНОВСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА, ИЗВЕСТНОГО ЖИВОПИСЦА, ГРАФИКА, МАСТЕРА ЭКСЛИБРИСА БОРИСА НИКОЛАЕВИЧА СКЛЯРУКА 1937-2021)

ПРОДОЛЖЕНИЕ.

           В ульяновских средствах массовой информации (группы «» и «Улпресса» в социальных сетях «ВКонтакте») были опубликованы воспоминания Б.Н. Склярука о своем детстве.1uw9X09yUJM

Предлагаем их Вашему вниманию.

«…Предки отца жили в Винницкой области, на Украине. По-украински слово «скло» обозначает стекло. Очевидно, кто-то из наших предков занимался ремеслом, связанным со стеклом: то ли варили его, то ли стеклили окна… Отсюда и скляр – стекольщик; Склярук – стекольных дел мастер.

Отец мой - Склярук Николай Анисимович, дед – Анисим Зотьевич и, стало быть, прадед – Зотий. О нём у меня нет никаких сведений. Мама отца (моя бабушка) Степанида Никифоровна родила 10 детей. Поскольку я родился на Дальнем Востоке, а они жили на Украине…, то я не со всеми из них виделся и не всех знаю […]

Отца призвали в Красную Армию на Дальний Восток… Вот оттуда, с Дальнего Востока, мои родственники по материнской линии. Отец там нашёл себе жену Прокопенко Анастасию Исааковну (Асю). Попали же родственники по линии матери на Дальний Восток, как я решил по рассказам родственников, в начале ХХ века, во времена Столыпинской реформы, с той же Украины. Они приехали осваивать новые земли. И в нашей деревне все говорили на украинском языке. Помню, мы с двоюродным братом Витей играли ещё под столом, и я предложил ему: «Давай будем говорить по-русски».

Дед, Прокопенко Исаак Осипович, был крестьянином-хлебопашцем и умел делать всю крестьянскую работу: хоть конскую сбрую, хоть столярничать, хоть пчел водить (он имел несколько ульев).4Xah Imbdkr0

Вторая моя бабушка Прасковья (мамина мама) тоже была чадолюбивой и родила 10 детей. К моему глубокому сожалению, и тут я не могу их всех вспомнить, а теперь и спросить не у кого. Знаю точно, что её два сына погибли на фронтах Великой Отечественной войны. Я помню, что у меня было три тёти: Мария, Татьяна и Марфуша… Из двух погибших дядей помню, что одного звали Антоном. Ещё помню Федора и младшего Александра (Шурку), он был лет на 7 старше меня, поэтому и такая фамильярность: я его дразнил «Шурка-Шкурка» и убегал от него.

Детство моё в деревеньке Тамга Шмаковского района Приморского края прошло как-то очень быстро, да, впрочем, и после жизнь поскакала ещё живее. Мама моя была сельской учительницей в начальной школе. У меня в памяти - только несколько эпизодов о ней, так как мне было около трёх лет, когда её не стало. Как рассказывали мне отец и его брат (мой дядя Федя), она была очень весёлой и неугомонной девчонкой, проказницей и выдумщицей, даже забиякой, «спортсменкой, комсомолкой», не страшилась невзгод, неудач, в её характере была этакая бесшабашность, которая привела к трагическим последствиям. Во время весеннего ледохода на реке Уссури мама искупалась среди льдов, заболела и буквально сгорела от скоротечной чахотки в 1940 году, а было ей в ту пору всего 22 года.

[…] Дальний Восток – моя малая родина. Там я впервые вкусил неосознанным взглядом понятие прекрасного места на земле. Это было удивительным явлением, когда мы с друзьями забирались в Тамге на сопку и смотрели вдаль; меня поражала красота уходящих друг за другом к горизонту гор. И чем дальше они были, тем тоньше цвет и тон голубизны.150230IMG 2649

Более осознанная память восходит к 1944-1945 годам, то есть к началу учёбы. Это конец войны. Бедность, босоногость, мы всё лето бегали босиком, и ноги вечно были в цыпках, в занозах, ссадинах; сколько раз надо было бежать и искать холодную воду – мочить ноги после того, как наступишь на очередную пчелу. Чернила для письма делали из каких-то корешков, гораздо позже я такие же делал из дубовых орешков (наростов на дубовых листьях). Кстати, такими же чернилами писал и Пушкин, как я догадываюсь […]68706698

Я не помню в детстве ни одной фабричной игрушки… Помню, что я завидовал сыну работницы геологоразведки, которая жила у нас на квартире. У этого мальчика была игрушка – маленький деревянный самолетик; предел моих мечтаний, на носу этого самолетика – вертящийся на гвоздике пропеллер. Он свою игрушку никому в руки не давал. Надо было самому мастерить себе «забавки», что я и делал. Так начиналось самое примитивное моё творчество. Глины вполне порядочно было на берегах горной речки, и из этой глины можно было вылепить что угодно. То это был московский Кремль (я его углядел в какой-то книжке), то танк, а то и машина («Виллис» или «Студебеккер»), да и тот же вожделенный самолетик сделать можно, а почему бы не вылепить человечка? А можно поиграть консервными банками или спичечными коробками. Тут уж черёд завидовать мне наступал для моих друзей.upld 2099

Через наши места проходила масса войск на войну с Японией… Войска останавливались на отдых, а когда они уходили, мы, мальцы, обследовали оставленные ими бивуаки и что-нибудь находили. Я однажды нашёл оловянную ложку, черенок которой был сделан в виде человеческой фигурки. Мой друг по фамилии Дьячёк попросил её у меня, а сам сунул мне в руку пустую консервную банку с красивой этикеткой… Я глянул на эту пустую банку и возвращаю Леньке. А он мне: «Казённая печать – назад не ворочать».

И эта его магическая фраза на меня произвела какое-то волшебное воздействие. Я до сих пор не могу себе объяснить, что же это было: я никого никогда не обманывал, ни до того, ни позже. За что же меня так подло обманули? Что это за «казённая печать»? Уже гораздо позже встречались люди, которые неудобные для них действия прикрывали этой «казённой печатью». …Некоторые с очень большими погонами врали и при этом говорили: «Честь имею», прикрываясь той же «казённой печатью». «Казённая печать» прошлась по нашим детским душам и сделала с каждым своё дело: кто мог – сопротивлялся, кто-то мирился, а кто-то использовал её в своих интересах. Разные характеры, разные судьбы…Вечерний луч на Ангаре

Приморский край. Моя малая родина. На географической карте он выглядит языком, вытянувшимся от Хабаровска до Владивостока. Также тянутся по равнинной части, минуя предгорья Сихотэ-Алиня, и железная дорога, и магистральное шоссе, по которым движутся наши войска на войну с Японией.

Для меня и моих сверстников всё это кажется забавной игрой…, у нас ещё нет ответственности за свою жизнь, инстинкт самосохранения находится на примитивном уровне, ещё не имеется опыта. Мы не знаем, какую опасность таит в себе забавная и симпатичная игрушка – патрон от винтовки. И мы горстями бросаем их в костер, разбегаемся в разные стороны и прячемся, кто как может, а затем со щенячьим восторгом и ужасом слушаем, как свистят проносящиеся мимо нас пули […]Вид на Ульяновск

Но больше всего нам нравится быть рядом с солдатами, помогать им, чувствовать себя взрослыми. Вот однажды я увязался с солдатами на сенокос: они поехали в луга накосить травы для лошадей. Естественно, косил не я, в основном, я кормил комаров, которых в тех краях тьма-тьмущая, особенно в сенокосную пору. Пропадал я весь день, поэтому напугал деда, бабку, тетку. Я же ни у кого не спросил разрешения. Они меня обыскались… И вот возвращаемся мы с сенокоса, я спрятался в подводе с сеном… Про меня спрашивают у солдат, не видели ли они Борю? А я притих и ни гу-гу. А затем вскочил и с радостью: «А вот он я!». Досталось мне потом за эти шуточки!Выходной день на регате

Как-то зимой были маневры. Через деревню наступали «наши», они ловко перепрыгивали через забор, везли на широкой лыже – санях пулемёт «Максим», развернули его и стали стрелять. Какой же восторг за наших воинов, и себя я представлял таким же славным малым. А какой вкусной была солдатская перловая каша, которой нас угощали солдаты! […]Прислониха в день памяти Пластова А.А

Как пошел в школу, первый свой день я не запомнил. В памяти всплывает какая-то тетенька и школьный класс с двумя рядами парт. На одном ряду занимались ребята третьего класса, а на другом мы – первоклашки. Учительница давала нам задание: писать в тетради палочки и крючки-закорючки, а с теми занималась арифметикой или родной речью. Мы небрежно делали свое дело и отвлекались на параллельные задания, не успевая ни там, ни тут. Более того, там мы вообще ничего не понимали. Языковский паркС горем пополам за один год мы научились читать и писать. Но что касается арифметики, тут мои познания были более чем скромными.

В общем, мне нравилось в школе заниматься, потому что она учила узнавать что-то новое, чего я до сих пор не знал или не умел. Но занятия совместно со старшими ребятами отвлекали от системного обучения и создавали какие-то провалы… Вдобавок попытка самоутвердиться, заявить о себе, приводила меня к действиям не совсем правильным. Так, однажды, чтобы доказать, какой я «мужчина», я побил ни за что девочку из нашего класса. Это увидел директор школы, привёл меня к себе в кабинет и объяснил, что обижать человека, который слабее тебя, не есть подвиг и достоинство. Он взял в руки большую деревянную линейку и говорит:

– Вот сейчас я побью тебя этой линейкой, я же сильнее тебя, а ты ничего мне сделать не сможешь. Будет ли это честным и справедливым? Впрочем, справедливым это будет, я же тебя побью в наказание за девочку, которую ты обидел. Но я же сильнее тебя, поэтому тут не полная справедливость. Иди, и чтобы этого больше не было.

Я эту науку усвоил для себя на всю жизнь – не обижать слабых и меньших…

… Как-то я пришёл из школы домой. У нас сидит какой-то дядька. Бабушка говорит:

– А где твое «здравствуйте»?

Я ответил: «Здрасьте», и пошёл в другую комнату, не обращая внимания на нового человека: мало ли кто к нам в гости приходит?.. Но бабушка проявляет настойчивость:

– Ты посмотри, кто сидит у нас? А не твой ли это папа?

Я подошёл к нему и начал проверять пальцы на руках: мне рассказывали, что у моего отца на левой руке нет двух пальцев (большого и указательного), а на правой – указательного. Я проверяю: да, на левой руке точно так, но на правой на указательном пальце нет только одной фаланги. И я решаю, что это не мой отец. Бабушка просит, чтобы я принес фотографию папы. Я приношу, но не вижу сходства с тем человеком, который смотрит на меня. И это естественно, как я сейчас понимаю. Фотография не дает достаточно убедительного сходства… Прошло несколько лет, отец пронёс свою жизнь через годы войны, он стал старше… Далее мне пришлось постепенно узнавать его, привыкать к нему. Я был достаточно строг и щепетилен по отношению к этому новому для меня человеку. Что это за фрукт такой – папа?

Мы с отцом стали собираться на новое место жительства, в загадочный город, имя которому Борисоглебск… Что ждет меня впереди? Я впервые увидел огненную машину под названием «ПАРОВОЗ», это чудо меня поразило, а вот вагон «ТЕПЛУШКА» мне сразу не понравился, и я не хотел в нём ехать, но пришлось. Путешествие было очень долгим, примерно месяц мы добирались до станции Ужур в Красноярском крае, где отец встретился со своей сестрой Лидой […]

Мы проезжали мимо славного моря-озера Байкал, который произвёл на меня огромное впечатление, и многочисленные тоннели, и обрывистые скалы, по которым люди неизвестно как проложили железную дорогу. На станциях мы видели пленных японцев и немцев, которые занимались разными работами. Меня тогда удивило, что они такие же люди, как и мы. А я их представлял себе такими, как их изображали на карикатурах – страшными и безобразными, даже и не людьми вовсе, а какими-то монстрами. Это я подсмотрел в газетах, которые иногда дед читал. Велика сила средств массовой информации! Так что надо всё брать на проверку, нельзя доверяться искаженному, хотя и авторитетному мнению.

[…] Мы ехали поздней осенью, отец меня своим телом прикрывал от холода, и сам здорово простудился. Его схватил жестокий приступ радикулита, и когда мы остановились у тети Лиды в Ужуре, его стали лечить народным способом, ставили лошадиный хомут на пороге, и он, превозмогая боль, пытался через него перелезть. Я на него глядел не то, чтобы с сочувствием, а с какой-то садистской жалостью: ну что же это за отец мне достался? У других детей отцы – герои, с орденами и медалями, а мой не может без слез перелезть через хомут. Правда, одна медаль у него была – «За победу над Германией». Но такие давали всем, кто воевал. А он служил с покалеченными руками в ремонтных мастерских и подвигов не совершал. О своих потерянных пальцах никогда не рассказывал. Я только знаю, что это увечье он получил ещё до войны […]».

Продолжение следует…